Под общим названием — восстание декабристов — в историю вошли два вооружённых выступления дворянских революционеров: на Сенатской площади в Петербурге и восстание Черниговского полка на Украине.
Декабристы открыто выступили против гнёта, насилия и издевательства крепостников над бесправным народом, против всесильного самодержавия.
Декабристы стали гордостью русского народа, оказали глубокое воздействие на все стороны жизни страны и на последующие поколения передовых кругов общества.
Отбывая ссылку в Сибири, на Кавказе и Кубани, многие побывали и в Тамани. Во время ссылок с некоторыми из декабристов познакомился и М.Ю. Лермонтов, с некоторыми сдружился, а кого-то и потерял на поле боя…
ЛОРЕР Николай Иванович (1795-1873) — был близок с Пестелем, состоял в Северном и Южном тайных обществах. Осуждён по IV разряду и приговорён к 15 годам каторжных работ и пожизненной ссылке на поселение. Позже приговор был смягчён до 8 лет. Отбывал каторгу в Читинском остроге и Петровском заводе, на Байкале, на Кубани.
В 1840 году Н.И. Лорер — унтер-офицер Тенгинского пехотного полка. Спустя полвека в воспоминаниях декабрист писал: «… бросили якорь перед Таманью, в древности называвшейся Тмутараканью. Выйдя на берег, нам пришлось тащиться пешком с нашими пожитками в гору и с версту в крепость Фанагорию, где и госпиталь — цель нашего странствования…
Видя ежедневно все ужасы смерти и, что хуже еще, страданий и лишений бедных солдат, и убийственное равнодушие начальства, я не в силах был более оставаться в стенах госпитальных. Однажды бродил я по крепостце, осмотрел ее незначительные укрепления и спустился к морскому берегу. На обрыве стояла чистенькая землянка с трубою и тремя окнами, почти на земле проделанными. Я полюбопытствовал и вошел. Меня встретила хозяйка этого скромного жилища, и я узнал, что она была казачка и живет с своей 12-летнею дочерью. У нее нашлась особая горенка, и мы скоро сошлись в цене. Стол, 3 стула, кровать составляли мою мебель, пол был вымазан желтою глиной и усыпан пахучими травами. Я очень обрадовался своей находке и, предпочтя это чистое помещение лазаретной вони, в тот же день перебрался в свое новое жилище.
Землянка моя вырыта в крутом обрыве и, как бы сказать, лепится у самого моря, так что я постоянно слышу плеск волн, ударяющихся в песчаный берег. Против моих окошечек виднеется за 30-верстным проливом городок Еникале, и при попутном ветре достаточно двух часов, чтобы перенестись на тот берег, что беспрестанно и делают казаки на своих парусных лодках и душегубках…
В ожидании новых трудов я мирно жил в Тамани, а с наступлением весны предался своим любимым прогулкам в окрестностях. Я, как новый Колумб, открыл невдалеке от Тамани два больших кургана, насыпанных, по преданию, Суворовым при покорении этих стран у турок. В версте от Фанагории обрел я фонтан, выкопанный турками же; вода холодная, прозрачная, вкусная, и ею снабжается лазарет, посылающий свои бочки ежедневно за живительной влагой…
… в одно утро [декабрь] явился ко мне молодой человек в сюртуке нашего Тенгинского полка, рекомендовался поручиком Лермонтовым, переведенным из лейб-гусарского полка. Он привез мне из Петербурга от племянницы моей, Александры Осиповны Смирновой, письмо и книжку «Imitation de Iesus Christ» {Подражание Инсусу Христу (лат.).} в прекрасном переплете…
Он [Лермонтов] ехал в штаб полка явиться начальству и весною собирался на воды в Пятигорск. Это второй раз, что он ссылается на Кавказ: в первый — за немножко вольные стихи, написанные им на смерть Пушкина Александра Сергеевича, а теперь — говорят разно,— но, кажется, за дуэль… с сыном французского посла в Петербурге Барантом…»
